Веле Штылвелд Киевлене, кто припоминает эту девчушку на станции метро "Дарница", у входа в метро?! Просто, врезалось в память..я помню ее восьмилетним ребенком...
Неда Окопова Как обвал! Да , я ее вспомнила, но КАК Вы написали!! Замечательно, неожиданно. Да, портал рыдал и рыдает...
Веле Штылвелд Спасибо за память! В те годы я жил на Земле чернобыльским учителем...
Синий асфальт не умеет болеть ностальгией. Он подрастает и падает сколами лет. Вместе с бодрящей вчера еще всех аритмией рваных на кадры – осколочных чувств – кинолент. Синий асфальт, разорвавший зеленое лето, мир многоцветный, разрезанный в Детстве стеклом. Патина слов на санскрите вчерашнего цвета: те же слова, – но иные и суть, и любовь. Синий асфальт на коралловом рифе прощаний: миг ожиданий того, что способно согреть – алые губы на бархате свежих лобзаний. Им не дано бесполезно и сиро говеть. Всяк ортопед на уключинах стылой эпохи. Всяк лоховед, всяк источник житейских забот. Синий асфальт – это прошлого светлые крохи. Выстуди их – и тогда зарыдает фагот. * * * Магистрали рвут аорты старых уличных асфальтов, и рождаются фиорды тучных билдингов под смальтой, тощих билдингов форели отражаются в стекле, словно в красках акварели серебристость Фаберже. И пигмеи человечьи, свой утратив прежний вид, устремляются в скворечье рукотворных пирамид. А ещё, несясь в бетонных полукубах, полувешках, заметают эскадронно след свой – в нечет да орешку… А орёл да чет – не в моде, в недочете нынче те, кто мечтает о природе во бетонной слободе. Подле ангелы при дудках у житейских адских врат на пристебах-прибаутках зазывают в зоосад! В том засаде-зоосаде выдаются номерки недомеркам при параде: «Проходите, чуваки! Вы свои, и вам коленца здесь фиглярить до кончины… Вам зачтется, как младенцам… жидкомозглые кретины!» * * * Я привык выходить на асфальты с полусмальтой на полуподмостках, и звучать баритонистым альтом не по голосу и не по росту… …в какофонии сплина и тлена… Под извивами вешней земли погибает трудяга Равенна в недозвучьях вселенской любви. Мы на улицах нового века – очень трудно в нём жить и дышать безвозмездно нелепою вехой и под ветром эпохи дрожать… Посему, наплевав на эпоху, строим светлой души витражи, испуская корпускулы-крохи в каждый отзвук вселенской глуши. Здесь простая и добрая вечность в пересортицу прошлых дорог непременно вплетет человечность, как велит человеческий Бог… И тогда на асфальтах вселенной отразится восторженный май – бесконечный, волшебный, нетленный по билетной цене на трамвай. 29 апреля-29 мая 2007 г.
Имперскае актёры, у вас ролей до хрени! Вы - вечные герои в отвратной мутной пене.Зовут вас комиссарить на ложной баррикаде -на клоунских подмостках.... Политики? Нет, бляди!
Они своё урвали от мутного бабла, оставив вам медали бездушного дерьма. Бездушные пантоны в былое опадут - гамаши и кальсоны в срачьё вас угребут.
Как Биглера когда-то - кадета и придурка, вас вынесет, ребята, по смрадным закоулкам, и там ваши тщеты дорваться до себя наткнуться на запреты нехлюйства и вранья.
Народные позёры, кривляки, дураки! Да разве вы актёры? Вы просто мудаки!
Из-под камней в драконовых лесах, окаменевших, выпавших в офсет восстал однажды персиковый сад. Взрастил его старик за бездну лет. Вокруг него судачили, кляли - за то, что заступ он посмел поднять на древние драконьи горбыли – запретные, как Авеля печать.
Старик не ведал в том большого зла - мотыкою он ямочки отрыл, И в каждую - горсть пепла от тепла из очага домашнего струсил. В том пепле и лоза с волшебных гор, и ссохшиеся лепестки цветов, Окатыши животных всех сортов – от благородных лосей до ослов.
И сад восстал… Над ним парят орлы, под ним текут подземные ключи, С ветвей свисают персики – они, как солнечные блики, горячи… Кончался март, в кострах дымился сад, чтоб изморозь не выбила его, А мимо БТРы шли карать седого старца за его добро.
Сегодня это рейдерский захват страны, в сердцах которой выстыл хлад, И оттого не смогут ей помочь ни персики, ни сладкий виноград.
Вы спросите, кем был Веле Штылвелд в киевском поэтическом мире В девяностые бандитские и в 2000-ные бесславные годы украинской независимости? Так я вам просто отвечу: просто поэтом! Просто простым пахотным поэтом!
Моя окраина Парижа – в родной стране:
я выжил в ней, хоть без престижа - на самом дне.
Я вырос в ней из нот окрестных и горьких ран,
но парижанин я, хоть тресни, возможно, Жан…
Возможно Поль, но не Верленом свой прожил век,
как старый добрый автор Веле, - пишу для тех,
кому в Париж не дали лыжи и пассатиж,
а я бывал пленен Парижем, как старый стриж.
Влетел, промчался и остался в его душе -
клюю по зернышку лекарство: парле франсе?
Но говорить о нем без страсти я не могу,
и умоляю вас: пароле! – в ночном бреду.
(С) Веле Штылвелд, текст (С) Борис Данкович, музыка, исполнение, декламация
