Борье Данкович: Великая Полин Виардо...,текст Веле Штылвелд

Борье Данкович: Великая Полин Виардо...,текст Веле Штылвелд

Великая Полин Виардо.. Без нее нет Тургенева!!! Читайте о Полин Виардо... Много.. О ее детях от другого мужчины, о ее переездах, о ее семейных проблемах, об Иване, который забывал о том, что сам он велик и брал на себя вериги ее семьи... Даже не страдая...

Жаль, что об этом сейчас мало помнят... история любви Тургенева Ивана, бросившего северный Петербург и умчавшегося в Париж за очарованием молодой актрисы... Он стал ее пожизненным другом, другом ее возникшей у него на глазах семьи, он следил за здоровьем ее семьи, его дворецкий служил в семье Виардо - прибирал, готовил нянчил детей... Утверждают, что это первая платоническая связь-любовь нового времени.

Когда Иван Сергеевич скончался специально препарировали и взвесили его мозг. он весил 1300 грамм тогда как обычный 1800... Он первым из русских литераторов много фотографировался, был франтом равно в Париже и Лондоне.... Лондон убивал Виардо, но после развода с мужем, смерти ли того - не помню, она предпочла его вечные густые туманы.

Это возмутило мою польскую бабку-аристократку. Она боготворила Наполеона и Тургеньева Она часами могла рассказывать о тургеньевских девушках этих дивных очаровательных светлых душах... Ее двоюродный братец-аристократ влюбился в одну такую экспрессивную дурочку. При попытке поцеловать ее в щечку она по неосторожности выбила молодому польскому гусару глаз, после чего тот застрелился...

Иван был с ней до последнего вздоха. Стихи в прозе "Как хороши, как свежи были розы" он посвятил ей... В школе мы учили их на память..Но в то время в меня - по самоидентификации еврея тупо вбили столько ненавистного мне в ту пору Кобзаря, что милому великану Тургеньеву в ней не осталось места.

Дом, в котором чтили тургеневских девушек и Адама Мицкевича, Станислава Лема и поляков по крови Константина Паустовского и Александра Грина, не мог чтить статус этнонациональной коммуняцкой партократии...

Мы на киевских "вороньих слободках", потомки аристократических гнезд, молились на единственный рассказ Алексея Толстого "Гадюка", и доживали подобно ей в лютой окрестной ненависти. В этом мире вырастал я, с тем чтобы хотя бы к старости окончательно возвратится в себя! С Тургеньевым, Наполеоном,Яновским и Грином, Лемом, мистическим Т. Г. Шевченко, но без местечковых черносотенных ценителей и губителей мифического Кобзаря...

(С) Веле Штылвелд: Мемуарый архив десятых годов 21 века,

(С) Борьо Данкович: музыка, клип, исполнение

(С) Борье Данкович: Великая Полин Виардо

Юрий Контишев: «Время становиться графом Монте Кристо» текст Веле Штылвелд

Юрий Контишев: «Время становиться графом Монте Кристо» 

текст Веле Штылвелд

Время становиться графом Монте Кристо -

двадцать лет отсидки деда и отца
и своя двадцатка - лет, лишённых смысла, -
только нет сокровищ в бухте Мертвеца.
Нет пещер и каверн времени разломов,
из которых вышел бриллиантов свет.
Грусть-печаль стекает из добра до злобы -
пришлый могендовид - прошлого рассвет.
Миллиарды стибрил управитель-коэн
из казны наивных и - бывай, как знать...
Ни печатей тайных, ни событий – войн,
ни купить на гривну, ни страны предать.
..Не сносить вериги нищему народу -
вязнут разговоры в сказках на крови...
Мелкие ворюги, скопище уродов -
свора на поборах, не остановить!
Надо оставаться графом Монте Кристо -
Только - нет ни званий, ни крутых мобил
ни телес во фраке, ни рубах с батиста…
Грусть-печаль стекает под кресты могил.

Юрий Контишев: «Люди-птицы», Текст Веле Штылвелд

Юрий Контишев: «Люди-птицы», Текст Веле Штылвелд

Мы говорим на птичьем языке:

мир в темноте, а счастье - в полумраке,

как-будто Солнце вспенилось в реке -

в последней жаркой огненной атаке.

Как-будто Время, схлопнув ноутбук,

сокрыло то, чем прежде дорожило.

И вот уже один веселый Мук

является всегдашним сторожилом.

А мы уже Ничьи и Никогда,

нам попросту не нужно торопиться.

Поскольку мы пропали в Навсегда,

где людям-птицам не перемениться...

Юрий Контишев: «Иной мудрец», текст Веле Штылвелд

Юрий Контишев: «Иной мудрец», текст Веле Штылвелд

Иной мудрец, всех прочих не мудрей,
даёт подчас для мудрости отмашку -
чуть потерев себя - пардон! - за ляжку,
так речесловит, будто соловей....

А вот другой - он попросту чудак -
Всё видит на фла-кончике иллюзий,
на грани тех общественных диффузий,
где есть одно весомое: Налей!

И вот, когда налили... чуть... глоток,
и тем его по сути вдохновили,
он тут же в полном разуме и силе,
несёт святую правду без порток....

хоть та стыдливо прячется в лубок
при клобуке и клоунском надрыве...

Юрий Контишев «Серый город промёрз», вариация на текст Веле Штылвелд

Юрий Контишев «Серый город промёрз», вариация на текст Веле Штылвелд

Текст Веле Штылвелд, редакция Юрия Контишева

Серый город промёрз. 

Каждый третий – хрипит и простужен.

Одиночество ночи 

врывается в каждую щель.

«Будет нужно - звони. » 

– «Ну, а если не будет, не нужно?

Просто так – не получится? 

Или не стоит, вообще?»

Покупаю лимон. 

Для себя,  для кого-то? – не знаю.

Просто хочется чаю, 

а к чаю чего-то ещё.

«Заходи, если что…» 

- синий  лёд намерзает по краю

недосказанных слов, 

и не будет уже горячо.

Даже если зайду 

– лёд сомнений не будет расколот.

Я хочу – не по делу, 

не «если», а так, невзначай.

Я несу свой лимон 

через серый простуженный город,

Потому что здесь кто-нибудь 

пьёт в одиночестве чай.

Борис Данкович: "Шла Саша по шоссе", текст Веле Штылвелда

• Троещина. Благополучная высотка прямо у «Билы». Проездной тротуар - уже не двор. Тут у кромки тротуара возвышается над остальными погодками сытеньки пацанчик тринадцати лет. С подростковой лайбой в руках. Стоит. На лайбе - моднявый переключатель скоростей, шины с поддувом - широкие, с рифленым профилем, шоссейные... Всё как треба - полное провинциально-роскошное... шла Саша по шоссе... Перед ним чуть не на вытяжку - стайка пацанят, руководимая плохо обряженным в шматье подростковое местным аутсайдером в области всяческих материальных и человеческих благ. Глаза у мальчиша, растерто-красные, ещё недавно просящие... Однако, в слезной просьбе его накануне отказано - медленно остывает от просящей гримасы лицо. Заключитение маленький спич, для выравнивания жизненных паритетов:
  - Шоб ти в гівно в'їхав!

Всё.

Юрий Контишев: "То ли ангел там был" , текст Веле Штылвелд

Юрий Контишев: «То ли ангел там был «, текст Веле Штылвелд

То ли ангел там был, то ли нового мира предтеча, то ли женщины странной размытый лазоревый свет, прожигателям лет в позаштатном реале на вече развернула планета у ног их любовь да совет. Зашаталась во мраке бетонной реки половица – неучтённой, прошедшей, в чьём русле звенят купола, под которой Гардарика в космос уже не умчится, коль пропали до времени стылые в ней зеркала. В зазеркалье пропало холодное блёклое лето – вместо сладких арбузов – извольте - кило колбасы, и старательный мавр разминается сытным паштетом из грибов-сыроежек и светлой азовской хамсы. И под чёрный клобук погружается в фэнтези снова – здесь восстала держава татар, иудеев и смут… Государевы слуги уже четвертуют снорово всех, кто прежде вещал: Ориянским твердыням капут! Ну, подумаешь, мир, где не больно чудят беспрестанку и в волшебных онучах не знают мозолей уже на возникшем в судьбе самом крайнем земном полустанке между небом и явью – почти на ничейной меже... Выбиваются к небу иные миры не по росту, и сбивают коросту с чужих запредельных оков. Да куда же, куда удаляются к небу погосты, и откуда приходят в уже полуздешний альков? Здравствуй, маленький Мук! Как там ловится звёздная память, и не ранит ли более тем, что уже отошло, в неком странном густом запредельном волшебном дурмане, за которым извечно грядущих эпох мотовство?

Борис Данкович: "Что же вы так при Богородице", текст Веле Штылвелд

• Троещина. Раскладка народничья прямо в центре местечкового рыночного пятачка. Белокурая тетушка в опрятном шмотье вдохновлено занята душевным вышиванием - тонким белым бисером крохотный салфеточный на ткани облик Богородицы… Салфеточная Божья мать тучнеет на глазах, в то время как глаза самой вышивательницы тускнеют и наливаются, нет, не кровью, а словно молниями - мелкими кровавыми прожилками. И вдруг у свят-вышивальницы срывается с языка:
  
  - Я ж сусідці казала - не блядуй, курва... Не курка, не залечу! Ото... А вона ж залетіла! Прости Боженько, щей до мене прийшла, за волосся таскати... Бо сказала, що якби я те-це не проказала, то нічого б з того блядства не було, бо так і раніше було, а до того ще було, було і було... Відгребла як не у спідницю, то по пиці... Бо й чужі чоловіки були, і свого жодного не було, бо ж ця клята курва їй-бо усю зачіску мені зруйнувала!
  Вежливо спрашиваю:
  - Что же вы, мадам, так при Богородице в три этажа кроете, язык не моете. Это ж кто вашу Богородицу прикупит - будет так матом крыши крыть, что ни одна белая капля под крышу не попадет, а всё черные шмаркли...
  - И то правда, - оживает тётушка-мадам внезапно шустренько перекрестившись.. - І то є правда Богородиця непорочна, берегінє свята. Не мала таке казати, але та курва так волосся на голові потягала-почубала, що тепер навіть під хустиною більно. Ні, ви тільки подумайти, прости мене свята Богородиця, чи та сусідка не курва?
  С последней дошитой бисеркой глаза Богородицы тухнут. Их уже ничем не зажечь... Люди, на рынок идущие тупо проходят мимо...
  
  

https://www.youtube.com/redirect?v=29...

Юрий Контишев: «Эх, мне бы в Черчили!», текст Веле Штылвелд

Юрий Контишев: «Эх, мне бы в Черчилли!», текст Веле Штылвелд

Любите Черчилля в себе, вдруг ты - тот  самый Черчилль...

Дарует время реноме тому, кто сел на вертел

житейских мелочных забот в преддверии портала,

в котором время обретет анфас седьмого шквала.

А вслед за ним девятый вал накатит на дорожку.

Любил, чудил, блажил, терзал себя - и неотложку.

И по судьбе ещё мечта, а значит - счастье будет,

в котором старые друзья и новые к ним люди.

Феноменально и легко мы выпьем на дорожку.

Портал открылся... Вот и всё - уходим понемножку.

И нас уже не узнают, как будто не бывало

с надрывом сжёванных конфет житейского накала.

На плешке нет уже волос, надрывен старый голос.

Портал открылся - в чем вопрос: созрел духовный колос.

Юрий Контишев: «Корабли возвратились из прошлых мечтаний», текст Веле Шт...

Юрий Контишев: «Корабли возвратились из прошлых мечтаний», 

текст Веле Штылвелд

Корабли возвратились из прошлых мечтаний,

обойдя по три раза все грёзы земли,

и теперь возвращаются в тихую гавань,

где из бухты Любви вновь плывут корабли.

Где из моря Надежд выплывают фрегаты,

из залива Судьбы - древних странствий плоты,

на которые вмиг погрузились пираты,

те, кто сбились однажды с большого пути.

Здесь триеры, фелюки, баркасы и шлюпы,

здесь цвета парусов размывает волна...

Возвращаются все - кто реально, кто трупы

донесением: умер, ушел навсегда.

За морями давно стыд обещанных буден,

в них иные лежат, извиваясь от нег.

Но прошедших сквозь сны мы уже не забудем,

как погибших в шторма среди адовых вех.

Корабли возвращают ушедших юнцами,

их порой ожидают седые Ассоль,

в каждой горечь и соль, и страданий цунами,

в каждой Вера, Надежда и просто Любовь.

Юрий Контишев: «Мамаруки мыла руки», Текст Веле Штылвелд

Юрий Контишев: «Мамаруки мыла руки», Текст Веле Штылвелд

Африканская народная сказка

Мамаруки мыла руки, лгала мужу в час разлуки.

Ночью съел её питон, словно пачку макарон.

Лгала мужу безоглядно, муж измучился изрядно,

но, когда жены не стало – жизнь несносная настала...

Мужу скучно без вранья – стала врать жены родня:

– Не ломай от горя руки, муж мудрейшей Мамаруки,

полезай питону в пасть – там жена не даст пропасть,

жить с ней будете без скуки – врать умеет Мамаруки!

Юрий Контишев: "Черный вальс", текст совместно с Веле Штылвелд

Юрий Контишев: «Чёрный вальс», текст совместно с Веле Штылвелд
Со свинцовым выжигом в очах,
липнет чёрно-белый маскхалат…
гибнет парень, юноша, солдат,
смерть встречая в вальсе при свечах.
Трассеры, ошмётки, дребедень -
из огня осколками металл,
смерть несла по небу страшный шквал,
прерывая душ последний день.
Тот - волшебный, с музыкой огня,
где синкопа с долей не сошлась,
в чёрном вальсе жизнь оборвалась
и душа покинула меня.
В старом парке горя и обид
прирастает холмик: жил - убит,
пал навеки воин за страну,
где цена - свобода на кону.
Чёрный вальс гремит в последний раз.
Кто услышал – тот умрёт сейчас.
Ты его тревожно не зови -
безнадёжны Спасы на крови.
Ни медаль, ни крест и не собор -
в миг ухода – кода… ля-минор.
Из окопа - выхлопами звук.
За синкопой - чёрный вальс разлук.

Юрий Контишев: «Поэтажный эпатаж», текст Веле Штылвелд

Юрий Контишев: «Поэтажный эпатаж», текст Веле Штылвелд

Поэтам задают "этажные" вопросы -

оставили куплетов всяких стосы -
вот вы на этом этаже дожития

До вас, таких же, к свету - тьма идущих -

Бесцельно, повседневно, без прикрытия...

а пузырьки, вдоль жизни вас несущие,

вот вы прошли, как камерою Вильсона,

остались как не пройденные истины.

Ну, шли, как говорят, на воспарение...
Не тронутые, право, откровением.

Ну, озаренье было всем знакомое,

А озарились? Пшик... Не те искомые...

без памяти, без маяты, без совести...
Не здешние, не принятые истинно,

явились вы до времени, как в повести,

являются герои явно лишние

И что теперь? Вас вынесут и выставят

Дурилки вы, по-прежнему, картонные...
на табулы остывше-электронные..

На выспорь – нет, потомки вас не вынесут!

Борис Данкович, текст Веле Штылвелд: "Счастье в левом канале", мемуарна...

• Вглядываясь в лица поколения матери, вспоминаю, что меня поражали лица украинских немок - крендельно-калачные и сверхопрятно-сытые, лица киевских греков, словно с них писали словесное: баранки, соленые баранки, набарашенные всячески лица киевских евреев-ветеранов, будто все они лихо лезгинисто гарцевали в неком давнем ансамбле Сухашвили, и лица украинцев - снимались они почему-то семьями, родами, роями и даже на фотографиях жужжали... Лица молодых взрослых евреек меня обвораживали, неудивительно, ведь и мама моя еврейка, а вот рои украинцев почему-то чаще, чем на свадьбы снимались по случаю похорон: всё время кого-то хоронили, почему-то непременно молодым, и ели после этого - на фото - даже не холодец, а скоромный молочный кисель… Таким предлагало мне запоминать тогдашнюю жизнь мое городское еврейское детство со стайками Мариков и Фаин, Аркашей и Мил. Сам я почему-то хотел величаться Аркашей, но бабушка Хана едва не назвала меня Ванькой...
  - На это я пойти не могу, - сказала моя Тойбочка и нарекла Витькой... Витька, Витка, Витусик, Витёк... Пфу! - Полусобаческое, полуцветочное имя. Очень скоро я разгрыз его со всех возможных сторон и стал ненавидеть, насколько дворовым, подзаборным оно мне тогда казалось. Так что самонаречение себе Велей было очевидным и оправданным действом… И всё же. Странно это. В детстве со мной росла мамина сестра Идочка. Но что интересно - ни она в Чикаго не осталась Идой, а самонареклась Адой, ни я в Киеве не остался Витьком, а самообозначился как Веле. Наверное, в мире, где украинцы ели на поминках жизни, которую у них отобрали, молочные кисели, евреи танцевали лезгинку, а греки смотрели на мир солеными губами - самоидентификация масс просто орала о невозможности существования в тамошней обезображенной и духовно обезвоженной сталинским и пост-сталинским тоталитаризмом жизни... Но все мы выжили и разогнались по миру. Даже я посетил 14 стран. И во мне перестала ощущаться боль при встрече с тамошними прежде киевлянами. Только антисемиты. Они как-будто въелись в наш мир и больше нигде на планете я их не встречал... Не приживались такие нигде! И возвращались до неньки продолжать постно жить... Только в Киеве, или где либо очно, либо заочно в Украине, но обязательно с Киевскими речевками, типа, что ты вертишься как жид на сале. Странно... Где бы столько сала добыть... Видно, нигде более разве что в Киеве, где случаются и кошерные нонсенсы.... Типа, всяко бывает… Бывает, жид пердит, а корова летает... Что здесь скажешь, с возрастом и я стал позвукивать, а вот коровы летающей и поныне не видел... Странная мера - жить постоянно в мире матерой этнической ненависти... Сегодня чаще скрытой, но ничуть не прикрытой, не прошедшей вселенского покаяния. Видно, для того я и оставлен в Вечном Городе - с его Игупцем, и его черной сотней, чтобы, наконец, устаканить этот гнойный вопрос. Ребята, давайте жить дружно. Ведь со старых фотографий на нас, ей Богу сквозит то еще наше прошлое время... Не передать бы его пацанкам и пацанам нашим по беспамятству. На том и аминь!

• текст Веле Штылвелд: "Счастье в левом канале", мемуарная прозаhttps://litnet.com/ru/book/vele-shtyl...

Юрий Контишев: «Мне чудится весна»,текст Веле Штылвелд

Юрий Контишев: «Мне чудится весна»,текст Веле Штылвелд
Мне чудится весна за страхами зимы.
Я не хочу писать о запахах войны.
А вышло - невпопад, а вышло - невпролёт -
бьют «грады» под распад давно знакомых нот.
Соломинки-ключи земного бытия.
Души не отключить... Здесь Родина моя!
Здесь старые друзья и старые враги.
Здесь самость бытия, здесь пуп земли в крови.
Я не хочу питать иллюзий об ином
нездешнем мире зла, нездешнем мире снов.
Раздвинуты края, но некуда идти -
здесь родина моя и вещие пути...
Куда бы ты ни шёл – затих волшебный звон,
и нынче на душе - один печальный стон:
охрипшая зима и запахи войны,
погибшие друзья, погибшие враги...

Борис Данкович: "Писала писака", Текст Веле Штылвелд

• Сквозь последний утренний сон прохожу по проспекту Маяковского напротив "Фестивального", и у торгового центра "Маяк", что на Маяковского, 26 стремительно начинают мелькать бородатые православные и в голубых шелковых кипах иудеи... Много, мужики... Задаю вопрос, почти на лету православному: "Когда в этом году будут праздновать Пасху?". 28-го апреля, а что? Ты лучше у своих иудеев спроси за их Пейсах. Пытаюсь. Среднего роста "вьюныш" - каштаново-курчавый, с пышной шевелюрой под кипой смотрит на меня с удивлением. А ты не наш. Ну, как бы наш, но не из нашей синагоги. Так на Троещине ж нет ни одной синагоги... А тебе туда и не надо. Вот там видишь, сиди чистильщик обуви... Так это маскировка. Он чистит не обувь, а мозги. Попроси у него ваксы... Бред, но отваживаюсь просить... Тебе для полировки или зачистки мозгов. Они у тебя вспухли или превратились в попкорн. Попкорн уже осыпается или нет... Как видно у многих попкорн уже осыпается... Белые хлопья мозгового попкорна усыпают асфальт грязновато-рыхлым словно прошлогодним снегом. Тебе коричневую или черную ваксу... О, да ты уже седой... Вот возьми, к иудеям не приставай - они наблюдательнее. А православные - сами из наблюдателей: вон видишь, глаза воротят, когда наши альдебаранцы начищают себе мозги... Но ведь вокруг видны ошметки мозгов! Это не беда. Для маскировки на углу тетка с шинковкой стоит - она шинкует буряк, морковь и капусту... Можешь даже на бигус себе прикупить по цене 20 грн. за кило. Нет, мозги не прикупишь... Но все думают, что под ногами ошметки просто капусты... Знаешь, у этих землян странные ассоциативные ряды - пасха, пейсах, бабло, капуста, цветная капуста, попкорн, вакса для штиблет, вата для мозгов, вакса для снов. Бери, чуть бошку законопатишь и я тебе много чего покажу, поведаю... Помолчи, идиот, ты спалился... У меня в руках возникает стикер. Я нажимаю на скрытую кнопку, и инопланетный искуситель превращается в мелкую грязную лужу на весеннем асфальте.

• Веле Штылвелд: Счастье в левом кармане
  https://litnet.com/ru/book/vele-shtyl...

Юрий Контишев: «Ты в сказки вслушайся, дружок», текст Веле Штылвелд

Юрий Контишев: «Ты в сказки вслушайся, дружок», текст Веле Штылвелд

А сказка что, а сказка как - в ней пешки - не орешки,

моей судьбы волшебный знак и вещих слов проплешки

А в сказке как? Ни друг, ни враг не отличим без вешки -

на каждом в сказке вещий знак: ведь пешки не орешки!

      

Здесь кто-то вышел на войну - спасать жену чужую,

а кто-то грудью за страну полёг, попав под пулю.

Багульник с мятою в чаёк, чтоб не было одышки,

дубовых веток брось чуток и две сосновых шишки.

      

 Теперь запаривать поспей бодягу с желудями,

да с розмарином пошустрей и всякими сластями...

Морошкой, горстью ежевик и  мёдом диких пчёлок,

и земляничку проколи иголками от ёлок!

       

Теперь свари, как чародей - без окриков и рыков,

и в дымный чайничек залей с волшебной закавыкой. 

Чеброк процедит врун-колдун сквозь ситечко удачи -

тебе глоток, и мне глоток - и будь здоров на сдачу!

       

Ведь сказка что? Ведь сказка где? Вся сказка на домазке -

вольна, как вошь на бороде, в веселой зычной тряске.

Она и в шторме властелин, она и в сердце комом,

Ей не прикажешь: Отпусти! Она с судьбой знакома.

       

Ей не укажешь, что и как - она сама назначит,

очистит душу только так и беды околпачит.

Глоток - и с кодовым словцом вся боль избавит сердце.

хоть с околпаченным лицом и зудом под коленце.

       

Чеброк в душе своей храни как горькую касторку -

он станет жечь тебя в крови, но исцелять подкорку.

Тебе глоток, и мне глоток сквозь ситечко в удачу

и сказки слушайся, дружок, и будь здоров на сдачу!

Борис Данкович: "Вирусный Чернобыль. Накануне", текст Веле Штылвелд

Музыка, чтение, клип: Борис Данкович

Текст: Веле Штылвелд

Вирусный Чернобыль... Те же ракурсы. те же маски,

те же раздолбаи масок не дают

не было дозиметров

это вам не сказки

это Украину

жулики гребут...

Не было печали

33 скрижали...

Встал 34-тый в пересчете лет:

мы Чернобыль нынче редко поминаем

взял коронный вирус время в лазарет...

Не в венок терновый обрядили шарик,

кто не лох - лошарик, тот кто выжил - Бог

он уже иные приобрел реалии -

нам до горизонта

путь ещё

далек...

Накануне

зимние люди зимние кошки

зимнего времени злая окрошка

лед гололёд ледоруб телотряс

белой страны белозубый матрас

в лежку отлежка, ребра в разнос

в белой окрошке расшибленный нос,

белые кошки по красному снегу

тихо бредут... даже им не до бега

нету разбега в иные миры

кантор вдоль спуска

читает псалмы

Ave ушедшим

прошедшему -

мир

Ох, зохен вей

как устал я

Вейзмир

!!!

Борис Данкович: "Прозябают на асфальте люди в смальте", текст Веле Штылвелд

Музыка, чтение, клип: Борис Данкович Текст: Веле Штылвелд

Прозябают на асфальте люди в смальте.
В капри я иду понтово - не то слово!
Капри латаны с изнанки - шешель в банке,
разожрались мироеды - к ним поеду!
Эй, вчерашние кидалы - всё вам мало!
Всяк меняла, шлопер, шавка - прочь под лавку...
Кто грузило, кто мудило, червь запечный -
что ж тебя заноровило жить на встречной?
Течь по встречной с переходом на браваду -
пальцы крючить дымоходом под ламбаду.
Слаксы выношены прежде в дыр парады,
в капри я бреду понтово - так мне надо.
Да какого, сукко, прешь ты злобно встречной -
ведь не я, а ты обычный червь запечный.
У меня и без тебя забот немало,
а в карманах - суть прими: баранка нала...
С этим я и подхожу к родному дому -
нет, не сдам тебя я, парень, управдому,
у тебя свои заботы и излишки,
тыры-пыры, распальцовка да делишки...
Что тебе моя до творчества валюта,
разве плюнешь словом ты до абсолюта,
разве выхаркнешь с харизмою экзему,
ту, что изнутри сжигает... вот дилемма.
В том катарсис твой, что ты украл на шару,
ну а мой, что не поддался перегару,
не упился, не усох в душевном лоске,
а, как каторжный инок, встаю на доски...
Что под куполом души дрожат и режут
грот пространства - ты дыши, но реже, реже...
Вот достигнута Она - в подлунье нота,
но упрямиться душа уже до рвоты...
Ты сквозь рвоту выжимай... вот видишь... Слово -
нет другого, так и знай, оно... живое...
Этим словом и целить, и изувечить
очень просто... Так что топай, человече.

Юрий Контишев: «Короноватый вирус», текст Веле Штылвелд и Юрий Контишев

Юрий Контишев: «Короноватый вирус»,
текст Веле Штылвелд и Юрий Контишев

Корона ты, корона - у жизненного трона.

Как белая ворона, как голый Робинзон,

сижу один я дома, низложен до облома,

куда ни ткнись - корона, как новый рубикон.

Звонить по телефону - кому? Везде санзона!

Семейный изолятор, заслоны  у дверей.

- Кладите трубку, Лёва! У Сары -  не саркома...

-А Циля  как,  здорова? С короной?  Зохен вей!

Все прошлые заботы ушли в былые квоты.

Из новых - лишь зевота и скучные деньки:

куда ни ткнись - закрыто, поют о рио-рите...

Разбитое корыто  кредиту вопреки.

В троллейбусе мужчина чихнул, платочек вынул,

Его чуть не побили, спросили - болен чем?

- Туберкулёз – причина, с горла до пуповины.

- Ну,  слава Богу, люди! Простите,  no problem!

Король иль не король ты - с короной похоронят,

Лапша и макароны – опасные слова,

которыми  готовы стереть из торы Трою,

И на троих не выпить – штрафуют мусора.

Короноватый вирус бредёт с косой  по миру,

Невиноватый вымрет, виновных унесут.

Замотанный  в папирус лежи и не вибрируй!

Кто праведник – живите! Греховным  божий суд!

Юрий Контишев: «Обсуждается книга Оракула», Текст Веле Штылвелд

Юрий Контишев: «Обсуждается книга Оракула»,
Текст Веле Штылвелд

Обсуждается книга Оракула. 

Остудили её мудрецы.

На планете случается всякое — 

жизнь с концами не сводит концы.

Разночтений тасуются истины. 

Их вестует  учтивый народ —

шулера, чьи денёчки корыстные — 

осетровой икры бутерброд.

Не умчит в дальний путь околесица —  

дальше некуда мир торопить,

дальше всякий умом перебесится 

и бездушно останется жить.

От остылой любови открестится, 

Нахлебавшись из горьких криниц.

Треснет жизни подгнившая лестница

И останется ковш небылиц.

Юрий Контишев: «Город истаявших истин», Текст Веле Штылвелд

Юрий Контишев: «Город истаявших истин», Текст Веле Штылвелд

(городской романс не для пения)

Город  слепых  фонарей.

Город   летающих  листьев.

Город   закрытых   дверей.

Город   истаявших   истин.

    

 Город ночных поволок,

город вечерних туманов,

город осенних дорог,

город седых капитанов…

     

Город тюльпанов и яхт,

город закатов лиловых,

Сумрак ночных катаракт

стынет в оплывших неонах.

     

Город проказливых фей,

город душевной проказы

средь площадей и аллей

нас иссушает заразой.

      

Этой заразой разят

города старые раны.

Город под ними распят

ветрено, зыбко и пьяно…

Борис Данкович: "Птичий остров", текст Веле Штылвелд

Юрий Контишев: "Черный вальс", текст совместно с Веле Штылвелд

Юрий Контишев: «Чёрный вальс», текст совместно с  Веле Штылвелд

Со свинцовым выжигом в очах,

липнет чёрно-белый маскхалат…

гибнет парень, юноша, солдат,

смерть  встречая в вальсе при свечах.

Трассеры,  ошмётки,  дребедень -

из огня  осколками  металл,

смерть несла  по небу страшный  шквал,

прерывая душ последний день.

Тот  - волшебный, с музыкой огня,     

где синкопа с долей не сошлась, 

в чёрном вальсе  жизнь оборвалась 

и душа покинула меня.

В старом парке горя и обид

прирастает холмик:  жил - убит,

пал навеки воин за страну,

где цена - свобода на кону.

Чёрный вальс гремит в последний раз.

Кто услышал – тот умрёт сейчас.

Ты его тревожно не зови -

безнадёжны  Спасы на крови.

Ни медаль, ни крест и не собор -

в миг ухода – кода… ля-минор.

Из окопа  -  выхлопами звук.

За синкопой  - чёрный вальс разлук.

Веле Штылвелд читает свои стихи

Борис Данькович: Отрывное бань-бао, мемуарное снадобье, текст Веле Штыл...

Веле Штылвелд: "Американское скерцо", Борис Данкович видеоряд и монтаж

Владимир Полуничев: "Я подглядывал время", текст Веле Штылвелд, Борис Да...

Владимир Полуничев: "Я подглядывал время", текст Веле Штылвелд,
Борис Данкович: монтаж, музыка и видеоряд
Я подглядывал время, а вышла эпоха.
я минутки смотрел,а прошли времена,
ирреальное сны перепутав наскоком
с тем, что вышло в тираж без Любви навсегда.
Я подглядывал жизнь, в ней живя постояльцем,
много горького пил, много кушал конфет,
только годы прошли, просочились сквозь пальцы
и ушли за порог, за картонную дверь.
Перед миром иным приосанился вроде,
только что я другим: их заботам и дням...
Сам себя я сужу, мол, козел в огороде,
и не верю отныне своим же усам.
Поднебесные сны в пересортице будней
много всяких иных сквозь замочную щель
и меня напоследок по своему судят,
перед носом защелкнув на цепочку дверь.

россия без пыжикса

@liberaI666

·

2 мин

мне кажется она бы умерла от цинги в первую неделю

Цитировать

whoяблоко

@_tomato_hater

· 31 мая

простите меня, Христа ради, чем я нагрешила что родилась в 21 веке, а не 17-ом... я просто хочу обычного человеческого сбежать на пиратский корабль - грабить торговцев, устраивать кутежи, на тортуге пить ром и умереть молодой где-нибудь в морских пучинах а не все это...

Turkish dance, collaboration: Irina Didenko - grafic, Boris Dankovich - ...